Презентация этой книги стала завершающим мероприятием международной конференции "Культурные ценности - утраченные и перемещенные", проходившей 16-17 ноября 2005 г. во Всероссийской государственной библиотеке иностранной литературы им. М.И. Рудомино. И это не удивительно, ибо небольшая коллекция документов партийных органов и организаций ВКП(б) Смоленщины, оказавшаяся после 1945 г. в США, многие годы являлась неким символом реституции культурного наследия участвовавших во Второй мировой войне стран. К сожалению, одновременно "Смоленский архив" был предметом политических споров и столкновений - не только международных.
Как сказала во вступительном слове к книге М.Т. Чолдин, заслуженный профессор Университета Иллинойса и бывший президент Американской ассоциации содействия развитию славистики, мысль об издании этой книги родилась при подведении итогов дискуссии на заседании "круглого стола" "Возвращение "Смоленского архива"" в рамках конференции ассоциации в Торонто в ноябре 2002 г. Кроме материалов дискуссии, в сборник вошли статьи, специально заказанные составителями (К.А. Дмитриева, Н.В. Гончарук, М.Т. Чолдин, П.К. Гримстед). Все они публикуются на русском и английском языках.
Открывают его две статьи смоленских архивистов - начальника архивного управления департамента Смоленской области по культуре С.Л. Солодовниковой "История странствий "Смоленского архива"", знакомая читателям журнала под другим названием[1], и сообщение главного специалиста областного госархива новейшей истории М.Л. Степченковой о той работе по приведению в порядок дел "Смоленского архива", которую после его возвращения провели архивисты ГАНИСО, а также особенностях учета и описания дел коллекции. Уместно отметить, что этот процесс привел к увеличению числа дел в коллекции: смоленские архивисты сочли необходимым разделить несколько объемных (свыше 400 листов) дел.
Следующая статья принадлежит перу д-ра П.К. Гримстед из Украинского исследовательского института (Гарвардский университет, США), почетного сотрудника Международного института социальной истории (Амстердам). Она не нуждается в особом представлении, так как ее работы неоднократно появлялись на страницах и "Отечественных архивов", и других российских изданий, знакомы архивисты и с ее монографией "The Odyssey of the Smolensk Archive. Plundered Communist records for the service of anticommunism" (Питтсбург, 1995). П.К. Гримстед, безусловно, на сегодняшний день наиболее известная исследовательница истории "Смоленского архива", поэтому (а также потому, что многое в ее статье явилось ответом на нашу публикацию, также известную читателям "Отечественных архивов" [2]) остановимся на ее статье подробнее.
Учитывая, что в другой помещенной в сборнике работе, принадлежащей д-ру ист. наук Е.В. Кодину [3], проректору Смоленского государственного университета, поднятые в нашей статье вопросы также нашли отклик, мы позволим себе объединить эти две разноплановые работы в контексте тех возражений, которые были высказаны их авторами против наших предположений.
Итак, главным вопросом нашей статьи было несоответствие заявленного профессором политологии Гарвардского университета М.Фейнсодом объема "Смоленского архива" (200 тыс. листов или страниц) реальному количеству листов в делах, которое сосчитали смоленские архивисты по прибытии дел в Смоленск, - 72 373 листа. Однако возражения П.К. Гримстед и Е.В. Кодина по этому вопросу свелись к констатации наличия различных способов учета листов в делах, присущих архивному делу в России и США. Американские архивисты считают страницы (надо полагать, и чистые - тоже), наши же - листы. Разница понятна, но, как ни примеряй американскую систему счета к реальным листам, все равно остается более 25 тыс. исписанных с двух сторон отечественных листов, эквивалентных 50 тыс. американских страниц. Ни тех, ни других в возвращенном "Смоленском архиве" просто нет. Если только американские архивисты не открыли способ считать третьи стороны бумажных листов...
Таким образом, вопрос о наличии в США в 1950-х гг. какого-то количества советских архивных дел смоленского происхождения, не вошедших в состав "Смоленского архива", остается открытым. Можно повторить высказанное ранее соображение: нет видимых причин, по которым работодателям М.Фейнсода было бы выгодно существенно завышать объем предоставленных ему документов.
Вторым по значимости в нашей статье был вопрос об источниках формирования современного "Смоленского архива". В частности, довольно много места было уделено происхождению дел, имевших цифровую шифровку: 116/154 с литерами "е", "f", "g", "h", 116/155, 116/156 и 116/171. По ссылкам в работе М.Фейнсода было установлено, что это документы областной контрольной комиссии (той самой, документами которой так заинтересовался в 1943 г. нацистский архивист д-р Моммзен). Однако по неизвестной причине П.К. Гримстед ни слова о том, что это за архивный фонд, не написала, значит, и этот вопрос остается без ответа. А жаль, потому что данные дела могли происходить только из партийного архива Смоленского обкома ВКП(б).
Зато она подробно (С. 88-89) рассказала о другой коллекции советских документов с шифром RS, из которой в "Смоленский архив" перекочевали, судя по всему, только печатные издания. Оказалось, что эта коллекция Национального архива США с названием "Разные российские документы, 1870-1942" когда-то насчитывала более 5,3 тыс. документов, из которых, по уверению П.К. Гримстед, ни один к Смоленску отношения не имел. Потом коллекция за ненадобностью была подарена Национальным архивом Гуверовскому институту войны, революции и мира. Попутно в статье сообщается еще об одной коллекции советских документов, захваченных американскими войсками и оказавшихся в Национальном архиве. Они тоже никакого отношения к Смоленску не имеют, поскольку образовались в деятельности внешнеторговой организации СССР в Праге. Эти сведения, несомненно, заслуживают отдельного обсуждения.
Довольно много места П.К. Гримстед уделила в своей статье одному делу из Смоленского партархива, обнаруженному в хранящемся в том же Гуверовском институте личном фонде известного меньшевистского историка Б.И. Николаевского. Где и как он украл (иначе сказать нельзя) это дело, осталось невыясненным. Но, отдавая должное научной хватке П.К. Гримстед, надо отметить, что она подняла в связи с обнаружением данного дела обширный пласт архивных документов и высоко оценила роль Б.И. Николаевского в организации невозвращения Соединенными Штатами партийных документов советской стороне. Кажется, что последнее и для нее было большим открытием.
И П.К. Гримстед, и Е.В. Кодин подробно остановились на мемуарах князя А.П. Щербатова, появившихся в печати, по их мнению, уже после возвращения "Смоленского архива". К сожалению, рамки рецензии не позволяют уделить этому, вне всякого сомнения, любопытнейшему источнику должного внимания. Однако не совсем понятно, почему наше предположение о наличии в США еще одного массива советских документов смоленского происхождения - документов УНКВД по Смоленской области - вызвало и у П.К. Гримстед, и у Е.В. Кодина запоздалую реакцию. Похоже, они не очень хорошо осведомлены в этом вопросе. Нам же при подготовке статьи для журнала "Отечественные архивы" было важно подчеркнуть, что версия о захвате американцами архива смоленских чекистов "имеет хождение". Именно поэтому и появилась ссылка на работу Ю.И. Мухина, который, собственно говоря, источник своих умозаключений вовсе и не упоминал. Воспоминания же князя Алексея Павловича Щербатова (1910-2003), в бытность свою военным разведчиком армии США обнаружившего с помощью священника-литовца в какой-то баварской деревушке документы архива УНКВД по Смоленской области, были опубликованы в нью-йоркском "Новом русском слове" еще в конце 1980-х гг. И их появление сразу заметили в СССР [4].
Справедливости ради, отметим, что это известие тотчас стало трактоваться как сомнительное. В.К. Абаринов, журналист "Литературной газеты", занимавшийся Катынской проблемой, сославшись на полученную от смоленского историка Л.В. Котова информацию, заявил, что архив УНКВД по Смоленской области был благополучно эвакуирован на восток. Только один вагон с документами оказался поврежденным при бомбежке на перегоне Кардымово - Ярцево. Любопытно, что сообщивший об этом Котову бывший начальник архива УНКВД по Смоленской области И.Ноздрев в конце 1980-х гг. пребывал еще в добром здравии. И Абаринов, явно не знавший физического объема "Смоленского архива", решил, что князь Щербатов обнаружил... тот самый партийный архив, который хранится в США. К тому же и сам князь дал повод так думать, решив, что М.Фейнсод писал свою работу по обнаруженным им документам.
Однако даже поверхностный анализ содержания воспоминаний князя А.П. Щербатова показывает, что к партийному архиву Смоленского обкома ВКП(б) баварская находка никакого отношения не имела. Надеемся, что позднее появится возможность исследовать этот вопрос более тщательно, но и сейчас нет никаких оснований полагать, что все детали, изложенные в воспоминаниях, - плод необузданной фантазии князя. Прежде всего потому, что трудно найти причины, по которым сохранявшему вплоть до преклонных лет живость ума А.П. Щербатову потребовалось бы выдумывать такие подробности. Даже если бы он был агентом КГБ... Думается, что точки над "i" расставит кропотливая проверка всех деталей этих крайне любопытных мемуаров по российским и американских архивным источникам.
Между прочим, внимательное прочтение статьи П.К. Гримстед, равно как и знакомство с предыдущими ее работами о "Смоленском архиве", недвусмысленно указывает на крайнюю бедность и исключительную рассредоточенность имеющейся в настоящее время в нашем общем распоряжении источниковой базы по истории смоленского партархива военных лет, и особенно периода с июля 1941 г. до марта 1943 г., когда он еще находился в Смоленске.
Практически все известные нам единичные немецкие документы лишь подтверждают сам факт захвата партархива. Надо сказать, что мы ничего не знаем о том, как реально работали с архивом в Смоленске чины СС из Службы безопасности. Об этом весьма скупо говорится даже в документах розенберговских чиновников. Ясно, что для освещения и смоленского, и виленского периодов существования документов партархива необходим широчайший поиск новых источников. Возможности для этого есть.
Уже после выхода рецензируемой книги в свет нам удалось ознакомиться в Киеве с несколькими делами хранящегося в Центральном государственном архиве высших органов власти и управления Украины фонда Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга для оккупированных территорий (N 3676). С точки зрения современного российского архивиста, фонд не упорядочен, так как отделить документы конкретных главных рабочих групп как основных "территориальных органов" Оперативного штаба от документов собственно центрального аппарата штаба в Берлине киевским архивистам в свое время, видимо, просто не удалось. Объяснить это можно приверженностью немецких чиновников к рассылке копийных экземпляров своих докладов и отчетов во все адреса - и по горизонтали, и по вертикали. Но изучен фонд очень хорошо, и большинство встречающихся в документах упоминаний о смоленском партархиве были мне уже знакомы по работам П.К. Гримстед. Однако на некоторые из документов фонда 3676, насколько нам известно, исследовательница ни разу не ссылалась.
Главным и не слишком радующим открытием было, конечно, то, что после полутора лет пребывания партийного архива в руках эсэсовцев из смоленской СД он явно не представлял собой физического целого. Если 19 марта 1943 г. руководитель Главной рабочей группы "Остланд" д-р Нерлинг в направленном в Берлин отчете о поездке руководства группы в Смоленск отрапортовал: "Перевозка коммунистического партийного архива из Смоленска в Вильну, стоившая много времени и труда, тем не менее закончилась. Архив прибыл в Вильну в хорошем состоянии" [5], то айнзатцфюрер Немцов 2 мая 1943 г. в новом рапорте уточняет: "Последние акты партийного архива, находившиеся в Авраамиевском монастыре, 30 апреля были отправлены в Вильну, так что весь партийный архив находится теперь там" [6] (напомним, что сведения об отправке 150 погонных метров дел - "остатка" партархива - в конце апреля 1943 г. в Вильну были приведены П.К. Гримстед еще в ее "Одиссее...", а затем повторены в статье рецензируемого сборника).
Почему вообще возник этот "остаток", неизвестно. Но "обнаружение" солидного фрагмента архива подтверждает раздробленность партархива. Более того, какие-то манипуляции чиновников из рабочей группы "Смоленск" с документами партархива в Смоленске продолжались и после передачи основной массы документов в распоряжение рабочей группы "Литва". Так, 25 июня 1943 г. руководитель Главной рабочей группы "Центр" штабсайнзатцфюрер Лангкопф сообщил в Берлин, что в Вильну вместе с рукописями из смоленских библиотек отправлен некий "сборный груз (Sammelladung) партийного архива" [7]. Что это за груз, остается только гадать. Можно думать, что офицеры СД изымали для каких-то своих нужд необходимые им документы, а отдавали их розенберговцам по миновании надобности уже после отправки партархива в Вильну.
Возвращаясь к статьям П.К. Гримстед и Е.В. Кодина, нельзя не упомянуть о повторенной ими оценке внутренней структуры "Смоленского архива" как совершенно неупорядоченной (первым эту оценку дал М.Фейнсод). От этого зависит, между прочим, ответ на вопрос: где и как формировался знакомый нам "Смоленский архив"?
Думается, что данная оценка неверна. Еще при подготовке статьи в ходе анализа рабочей описи "Смоленского архива" нами были сделаны выводы, во-первых, о целенаправленном отборе дел для включения в состав некой коллекции, во-вторых, о попытках упорядочить коллекцию по хронологическому принципу (правда, не вполне успешных). Мы остаемся на этой точке зрения. Более того, подчеркнем, что неслучайность выборки дел является самым наглядным подтверждением факта формирования коллекции немцами. Но не в Смоленске, а, скорее всего, в Вильне, так как сохранилось довольно много немецких документов, подтверждающих тщательность и длительность разборки немцами и их польскими и русскими помощниками партархива именно там. Только когда под руками у них был весь комплекс дел партархива, немцы и могли создать зачем-то понадобившуюся им выборку-коллекцию. По хронологии же дела раскладывали американцы уже в германском Оффенбахе или за океаном, добавляя к смоленским делам инородные включения.
Но оставим дискуссию. Если взглянуть на статьи П.К. Гримстед и Е.В. Кодина непредвзято, то, безусловно, нужно отметить, что исследования, связанные со "Смоленским архивом", развиваются по многим направлениям и роль этих авторов в таких исследованиях нельзя оценить иначе, как весьма заметную.
Несколько особняком в сборнике стоит статья представляющего некоммерческую организацию "Исследовательский проект по искусству и архивам" (США) К.Акинши, написанная в соавторстве опять-таки с П.К. Гримстед. Она посвящена весьма любопытному и щекотливому вопросу: взаимосвязи возвращения "Смоленского архива" и передачи в США так называемой "библиотеки Шнеерсона" - собрания священных книг российского ортодоксального течения в иудаизме. Эта связь, впрочем, была очевидной сразу после передачи смоленских партийных документов, причем не только для тех, кто присутствовал на этой церемонии в декабре 2002 г. в Министерстве культуры Российской Федерации [8].
Не являясь специалистом по истории хасидского течения в иудаизме, мы не беремся делать какие-то заключения о глубине проработки данной темы авторами этой статьи. Тем более что вопрос о возможности каких-либо действий в отношении книг так называемой "библиотеки Шнеерсона" находится всецело в компетенции Федерального агентства по культуре и кинематографии. Правда, надо признаться, что увязка вопросов возвращения "Смоленского архива" в Россию и передачи хасидам книг из Российской государственной библиотеки лично нам всегда представлялась и представляется не вполне правомерной - слишком уж различны по всем параметрам и сами эти культурные объекты, и обстоятельства их перемещений.
Однако об одной частной детали, касающейся сюжетов этой статьи, не сказать нельзя. Дело в том, что в "персональной" статье П.К. Гримстед, о которой шла речь выше, на с. 70 есть карта-схема перемещений "Смоленского архива" (в англоязычном варианте она была опубликована еще на "вклейке" без номера страницы в "Одиссее..." со ссылкой на источник: "Гарвардская коллекция карт"). На этой схеме зачем-то показаны расположенные на юго-западе Смоленской области Любавичи - при том, что путь "Смоленского архива" через это небольшое село не пролегал. Нет, никакой ошибки П.К. Гримстед здесь не допустила: в Монастырщинском районе Смоленщины действительно есть село Любавичи. Только вот "библиотеки Шнеерсона" там никогда не было, поскольку находилась она совсем в других Любавичах - на западе нынешней Смоленской области, в Руднянском районе. Оба одноименных смоленских села, являвшихся когда-то еврейскими местечками (в обоих в 1941 г. еврейские общины, насчитывавшие сотни мужчин, женщин, детей, были полностью уничтожены немецкими палачами), указаны на любой советской карте административного деления Смоленской области как центры сельских Советов (и, соответственно, в любом справочнике по административно-территориальному делению[9]).
Напрашивается неутешительный вывод: стало быть, соавторы или, по крайней мере, один из них не слишком ясно представляет себе, где же находятся те самые "хасидские" Любавичи, в которых раввины Шнеерсоны веками собирали свои книжные сокровища.
А завершает сборник о возвращении домой "Смоленского архива" статья, написанная с большой откровенностью одним из наиболее известных исследователей "Смоленского архива" - д-ром Р.Т. Маннинг. Она рассказала не только о том, какое глубокое воздействие на нее как историка оказали смоленские документы, сделав ее в результате в глазах "интеллектуально застойных" советологов "ревизионисткой", но и о том, как в ее жизнь вошел древний Смоленск, как она подружилась со смолянами, а также о многом другом.
Нужно отметить, что нам близка та эмоциональная оценка, которую дала Р.Т. Маннинг (по ее собственному признанию, воспринимавшая советскую историю до непосредственного знакомства с документами "Смоленского архива" по трудам того же М.Фейнсода и прочих советологов исключительно черно-белой) такому источнику, как документы районного звена ВКП(б): "Это был настоящий цветной фильм, да еще и стерео!" К сожалению, в нашей архивной практике именно это достоинство таких "низовых" документов - отражение повседневной жизни во всех ее проявлениях, - иногда уходило на второй план. А в результате многие из них канули в массе "времянки" в Лету.
Подводя итоги, нельзя не заключить: "Смоленский архив" в силу своей значимости и для американских, и для российских (а может быть и для германских) историков будет предметом изучения еще долгие годы. "Возвращение "Смоленского архива"" - не последняя книга на эту тему. Хочется надеяться, что в новых работах появятся ответы на все те вопросы по истории формирования "Смоленского архива", которые остаются открытыми сегодня.
С.Д. МЯКУШЕВ
[1] Солодовникова С.Л. Конец одиссеи "Смоленского архива" // Отечественные архивы. 2003. N 5. С. 15-21.
[2] Мякушев С.Д. "Смоленский архив" возвращен, вопросы остались // Отечественные архивы. 2004. N 1. С. 13-25.
[3] Статья Е.В. Кодина посвящена той роли, которую сыграли документы "Смоленского архива" в развитии американской советологии. Рассматривая проблему шире, можно сказать, что на "Смоленском архиве" выросла современная школа изучения истории СССР и России. Это чрезвычайно интересная тема, заслуживающая, несомненно, отдельного разговора. Только рамки журнальной рецензии заставляют нас лишь вскользь упомянуть о ней, сосредоточившись на тех возражениях, которые высказал Е.В. Кодин по затронутым нами вопросам.
[4] Абаринов В.К. Катынский лабиринт. М., 1991. С. 95, 104-105.
[5] ЦГАВО Украины. Ф. 3676. Оп. 1. Д. 146. Л. 377.
[6] Там же. Д. 144. Л. 477.
[7] Там же. Л. 384.
[8] См., напр.: Кушнер В. Впереди передел шедевров? // Литературная газета. 2003. 26 февраля.
[9] См.: РСФСР: Административно-территориальное деление на 1 января 1986 года. М., 1986. С. 376-377.
